Берсенев, Петр ("Накануне")

Смотри также Творчество Тургенева

Отец Андрея; владелец восьмидесяти двух душ, которых он освободил пред смертью, "иллюминат, старый геттингенский студент, автор рукописного сочинения "О преступлениях или преобразованиях духа в мире", сочинения, в котором шеллингианизм, сведенборгианизм и республиканизм сменились самым оригинальным образом... Он был мечтатель, книжник, мистик, говорил с заминкой глухим голосом, выражался темно и кудряво, все больше сравнениями; дичился даже сына, которого любил страстно..." Женился очень поздно; тотчас после кончины жены он привез сына в Москву и сам занялся его воспитанием. Он подготовлялся необыкновенно добросовестно к каждому уроку и совершенно неуспешно... "Старик догадался наконец, что дело не идет на лад, и поместил Андрюшу в пансион", но беспрестанно его посещал, "надоедая содержателю своими наставлениями и беседами; надзиратели также тяготились незваным гостем: он то и дело приносил им какие-то, по их словам, премудреные книги о воспитании. Даже школьникам становилось неловко при виде смуглого и рябого лица старика, его тощей фигуры, постоянно облеченной в какой-то вострополый серый фрак. Школьники не подозревали тогда, что этот угрюмый, никогда не улыбавшийся господин, с журавлиной походкой и длинной шеей, сердцем сокрушался и болел о каждом из них почти так же, как о собственном сыне... Он однажды вздумал побеседовать с ними о Вашингтоне: "Юные питомцы!" — начал он, но при первых звуках его странного голоса юные питомцы разбежались". Честный геттингенец жил не на розах: он был постоянно подавлен ходом истории, всякого рода вопросами и соображениями. Когда молодой Б. поступил в университет, он ездил с ним на лекции; но уже здоровье начинало изменять ему. События 48 года потрясли его до основания (надо было всю книгу переделать), и он умер зимой 53 года, не дождавшись выхода сына из университета, но заранее поздравив его кандидатом и благословив его на служение науке... "Передаю тебе светоч, — говорил он ему за два часа до смерти, — я держал его, покамест мог, не выпускай и ты сей светоч до конца". "Мы с тобой, брат, не сибариты, не аристократы, не баловни судьбы и природы, мы даже не мученики — мы труженики, труженики и труженики", — говорил он сыну.